И тем не менее: если не с героем, то с автором мне идентифицироваться удалось вполне. Когда книжка прочиталась до конца и впечатления устоялись, стало понятно, что написана она совершенно мастерски, что само по себе приятно. Одна изящность концовки чего стоит! А списки, списки каковы – матерый ЖЖ-флешмобист нашему герою и в подметки не годится! Нет, хорошая книга, что ни говори – но все же: когда удается максимально идентифицироваться с героем – это гораздо лучше. У Л. такое случилось с «Властью женщины» (кто ж мог иначе-то подумать?), а у меня и у Ю. – с «Лучшей страной».
Улицкую еще прочла, «Люди нашего царя». Ну что сказать? Вот корректор у нее теперь нормальный – ни одной опечаточки во всей книжке, представляете? а раньше всякие небрежности тучами гуляли, огорчая мой глаз. Но теперь вдруг другая напасть: эпидемия многоточий. При беглом взгляде на страницу видно невооруженным глазом: многоточиями заканчиваются до трех абзацев на страницу. Я ведь не литератор, и не редактор – но что так нельзя, нутром чую и знаю точно! Злоупотреблять многоточием, на мой взгляд – все равно что смеяться своим же собственным шуткам.
Чернухи многовато (и в то же время пара рассказов слащавых до жути). Чернуха для Улицкой не новость, но как-то больше было просветов раньше. Или это потому что в романах и повестях просторней, места много – и чернухе не так тесно? А может просто моя натура к рассказам не лежит, простору требует. По всему по этому как-то разочаровала меня книжка. И еще одна штука не то что не нравится, но уж всяко меня отдаляет от автора. Вот как в последних произведениях Рубиной меня коробило восхваление себя любимой, так здесь – демонстративное выпячивание своего христианства (новообретенного? вроде нет. А чего до сих пор молчала, интересно?). Есть рассказы, которые понравились: и язык, и точность схватывания образов – все это прежняя Улицкая, но общее впечатление как-то не того. Исписалась? Посмотрим. Буду читать еще? Романы - да,
«Козел отпущения» Дафны дю Морье попал ко мне незапланированно, но читался с неослабевающим интересом, как, видимо, и был задуман. А вот здесь корректоры (ох, чувствую, пропал во мне как есть вдохновенный корректор!) – так вот, корректоры здесь гнусные франкофобы. Иначе зачем бы им столь последовательно заменить во французских цитатах все j на l, а апострофы на запятые? А перевод хороший. Роман был бы вполне классический, если б не легкий налет мистики (сразу же вспомнилась «Ребекка», читанная давным-давно) – таких классических я давно не читывала, больше тянет на современную прозу, более модернистскую, что ли. Что-то мне мешало при чтении: то ли эта старомодность, то ли недогадливость героя, то ли тяжелая серьезность, с которой написана книга? Не знаю, не знаю. Во всяком случае, потраченное время оправдалось сторицей, ибо только в конце романа стало ясно, насколько глубоко копает автор, и какие вечные и неразрешимые вопросы ставит перед читателем. Не думаю, что Дафна дю Морье станет для меня одним из тех любимых авторов, которых я буду покупать книгу за книгой, пока не разочаруюсь (для этого, видимо, нужна та самая вышеупомянутая идентификация читателя с автором), но народу вполне могу порекомендовать, и Ирбисе за нее большое спасибо.
В дискуссии про Пратчетта (по следам моего восторженного дебюта в Чтиве-6) добрые люди посоветовали читать первоисточник в виде «Автостопом по Галактике». И вот одолела я первую книгу сего объемистого кирпича, и в восторг пришла, прямо скажем, не меньший. Пратчетт по сравнению с этими упражнениями чистого разума кажется детскими сказочками, хотя он не. А вот объясните мне, люди добрые, такую вещь. Ведь мы не расисты и не националисты какие – но почему самые остроумные люди всегда происходили из старой доброй Англии? Они это остроумие с молоком матери, что ли, впитывают? Или с островным туманом? (Надо, правда, признаться, что поскольку по-аглицки читала, сразу многа ниасилила, и пока что отложила Большой Синий Кирпич на полочку, чтоб вскоре взяться за «Ресторан на краю Вселенной». Скоро уже возьмусь.)
Вот разве что Пелевин наш сравнится в остроте ума с британцами. «Шлем ужаса» – восторг да и только! А ведь так боялась разочароваться, услыхав пару отзывов. Но давайте почитаем, что пишет румяный критик.
На самом деле «Шлем» - почти не «художественная литература». Это довольно безнадежное и весьма внятное философское эссе, откровенная отсылка к платоновым «Диалогам» (как, впрочем, и еще к десятку культовых культурных объектов): разложенный на много каналов-персонажей язвительнейший диагноз современным интеллектуальным «дискурсам». Пелевин перечисляет и жестоко «отстебывает» эти самые «дискурсы» - от цинично-политтехнологического до уперто-клерикального; способы самообмана ума, пребывающего в им же придуманном лабиринте (а понятно, разумеется, что у Пелевина происходит «полная закольцовка» - тут и Тесей, и Минотавр, и лабиринт, и узники - все одно, все они - детали общего Шлема Ужаса, отменяющего свободу воли, ибо выбор между тем, чего все равно нет, выбором не является).
Ну да, примерно так – только вот не отследила я, что у каждого персонажа свой дискурс – ибо и Организм :-(, и Щелкунчик, и Монстрадамус показались мне примерно одного направления и вполне своими людьми. Особенно после реплики последнего «Мама. Когда я слышу слово «дискурс», я хватаюсь за свой симулякр».
Наверное, у меня с Пелевиным склад ума созвучный, и потому всегда (ну почти всегда) мне его радостно читать. Хотя на его складе этого ума гораздо поболе будет: интересно, какая часть того, что автор хотел сказать, до меня доходит - процентов 30? Вот например, так не поняла, чего там произошло в результате. Ну да, про то, что ххх съел ххх, я конечно, прочла, но чего там они все «уа-а» кричали, чего-то до меня не дошло. А так – наслаждалась каждой строчкой, вот например:
Вопрос:
«Значит ли это, что в шлеме существует другой шлем, в другом — третий и так до бесконечности в обе стороны?»
Ответ:
«Некто по имени А может быть деталью шлема ужаса, надетого на В, а некто по имени В в то же самое время может быть деталью шлема ужаса, надетого на А. Это и есть окончательная бесконечность в обе стороны, причем оба часто неплохие люди».
Или вот это определение политкорректности:
Еще он объяснил, почему у Минотавра два имени. Оказывается, «Минотавр» — это политически корректный вариант имени «Астериск». Поэтому каждый раз, когда мы хотим сказать «Астериск», мы должны говорить «Минотавр». В свою очередь, «Астериск» — это политически корректный вариант имени «Минотавр», и каждый раз, когда мы хотим сказать «Минотавр», мы должны говорить «Астериск». Поэтому в принципе можно пользоваться обоими именами, только не тогда, когда нам хочется, а наоборот.
Как и «Наивно. Супер», особенно ценен пелевинский креатифф для жителей ЖЖ. Одни падонки чего стоят, увековеченные классиком под персонажем Sliff_zoSSchitan. Кстати, забавно, что матюги высшим цензором тщательно из чата вымарываются, а «сливная» лексика остается в целости и сохранности – полная аналогия с ЖЖ видна? А таких мест, где одна фраза «служит линком» на реал и заставляет задуматься о нашей жизни, о миропорядке, о чем только не – полным-полно.
Хлесткие афоризмы и силлогизмы Виктору Олеговичу как всегда удаются на славу, продолжает критик. Да и в отсутствии ума и трезвости его не упрекнешь по-прежнему. Другое дело, что, в принципе, все детали собранного в этот раз Пелевиным «шлема» он уже пускал в дело, а основные узлы - даже и не раз. И самоповторяющийся Пелевин, сдается, неминуемо делается частью тех же «дискурсов», которые он так зло и правильно «опускает».
Ты, критик, тоже смешной. Сам же объяснил в этой же статье, что Креатифф был написан до «Чисел» и «А-Хули», а теперь говоришь, что он их повторяет. И что бы ты ни имел в виду под словом «дискурс» (неграмотным – сюда: http://azbuka.gif.ru/alfabet/d/discourse) – создатель своего собственного мира и стиля имеет полное право оставаться в рамках этого мира и стиля сколько ему угодно. Выпей уже, критик, немножно йаду, но не переусердствуй, потому как пишешь готично, я не умею так.
А в заключение предлагаю всем нам, с критиком вместе, порадоваться назначению искусства в интерпретации Пелевина:
Nutscracker
[...] А искусство должно радовать, а не печалить.
Monstradamus
Это точно. А если даже оно нас печалит, эта печаль должна нас радовать.
Ото ж, товарищи.